Эта дикая история началась в 1928 году в пригороде Лос-Анджелеса. Телефонистка Кристин Коллинз (Джоли) пошла на работу, а когда вернулась, то не обнаружила дома своего девятилетнего сына Уолтера. Мальчик пропал и нашелся только через несколько месяцев, кроме того, это был вовсе не Уолтер, а какой-то другой мальчик, и ростом пониже, и лицом потолще. Все попытки Кристин доказать полиции и лично капитану Джонсу (Джеффри Донован), что ей подсунули чужого ребенка, который, по одному ему известным причинам, упорно выдает себя за ее сына, имели поначалу самый печальный результат.
Несчастную мать сначала обвинили в уклонении от прямых родственных обязанностей, потом стали запугивать, а потом упрятали в психиатрическую лечебницу – просто так, без ордера и заключения врача. В больнице, под угрозой бессрочного содержания и непременной лоботомии, от Коллинз требовали подписать отказ от претензий к полиции. Она не подписала. От медицинской расправы ее спасло вмешательство постороннего человека – священника, преподобного Бриглеба (Джон Малкович). Именно он предал гласности случай с Уолтером Коллизом и восстановил общественное мнение против городских властей и департамента полиции.
Кристин Коллинз выпустили, и она, при поддержке преподобного и его влиятельных друзей, тут же выдвинула иск против города. Параллельно получила огласку и другая история, не менее ужасная – полицией был пойман некто Норткотт (Джейсон Батлер Харнер), маньяк, похищавший маленьких мальчиков и убивавший их на ферме. Появляются основания предполагать, что пропавший ребенок Коллинз тоже оказался там и даже чудом мог выжить.
Самое печальное в этой истории, то, что Иствуд ее почти не приукрасил – есть газетные вырезки, стенограммы суда, документированные диалоги Кристин Коллинз с капитаном Джонсом. Иствуда в данном случае интересуют не характеры героев, как обычно, а именно роковые события, с ними происходящие. Кристин Коллинз была ничем не примечательной женщиной – она просто боролась за своего сына. Капитан Джонс не был чудовищем – просто он так понимал свою работу.
Другой удручающий момент – фильм идет многим более двух часов. Два часа смотреть на рыдающую Джоли (а она плачет почти все время) удовольствие сомнительное. Правда, последние полчаса на экране непрерывно торжествует правосудие – судят Норткотта, судят Джонса, отстраняют высокопоставленных чиновников – чтобы хоть немного приободрить зрителей, но впечатление остается все равно тяжелейшее. Стоило ли звать Джоли на такую роль, стоило ли так мучить многодетную мать и красивую актрису с багажом определенных ролей, чтобы показать всему миру, как она дурнеет от слез?
