YUG

Летом Маркова звали в «Лос-Анджелес», а он остался в «Динамо». После разговора с ним становится понятно – почему. Он всегда рвался домой, в Москву. Даже в Лас-Вегас не заезжал после сезона в «Финиксе», сразу летел через океан – представляете масштаб тоски по родному городу?

Сезон этот у Даниила сложный. В сентябре была травма колена в матче со «Спартаком». В ноябре – перелом лодыжки в игре с «Магниткой». На лед он выйдет в начале 2009-го.

Веревочная лестница

– В команду мастеров вы попали в 1993-м. Тогда, наверное, не до хоккея было?

– Да нет, начнем с того, что мне повезло работать с людьми, у которых можно было учиться. От Шалимова, от Гуреева, от Анисина – я многое взял. А особенно Валерий Иванович Васильев мне помог. Он, можно сказать, и сделал из меня защитника. Со мной в пятерке играли Коля Борщевский, Володя Тюриков – хоккеисты, рядом с которыми я не мог не прогрессировать. Поэтому все четыре года, что я провел в «Спартаке», мне пошли только в плюс. Только потом ребята начали разъезжаться – и стало тяжеловато.

– Сейчас общаетесь с кем-нибудь из того «Спартака»?

– Редко. Может, только с Колей Борщевским более или менее регулярно созваниваемся. Это все вопрос времени.

– Какая у вас машина тогда была?

– А у меня не было машины. У нас тогда играли Вадик Епанчинцев, Димка Клевакин, Серега Шаламай и Женя Петрочинин. Они жили на базе и им выдали старую «Волгу» на четверых. Так как управлять ей никто из них не умел, машину водил я. Почему-то они мне ее доверили – хотя прав у меня тоже не было, а у самой машины отсутствовал техпаспорт. Гоняли по всей Москве, на лысой резине – и в снег, и в дождь, и в град. Что самое интересное – ни разу на штрафстоянку не попали.

– Сколько народу в салон влезало?

– Человек семь мы туда забивали без проблем. Это ж «Волга».

– Тогда заборы на базах, наверное, повыше были?

– А у нас не было забора, зато имелась крепкая веревочная лестница. Жили на спартаковской базе в Сокольниках, окна выходили на лес. Балкон, по лестнице вниз – и ты уже в лесу. Бегом через него – и на трамвай. Так же обратно. Веселое было время, дружное. Костяком держались, пятерочкой.

Белый дом

– Когда по Белому дому стреляли, вы где были?

– Там же, на базе. Должна была быть календарная игра чемпионата – отменили. Народ остался на базе: в городе все-таки стрельба, да и комендантский час объявили. А я часов, наверное, в 11 или 12 вечера собрался в гости к товарищу. Балкон, лестница, лес – и пошагал по трамвайной линии, потому что трамваи не ходили, а машину поймать невозможно. И тут какая-то «скорая помощь» притормозила – «Волги» еще такие были, помните? Парень с девчонкой оттуда меня окликнули: «Давай-давай, мы тебя подвезем». Сажусь: «Чего там, – говорю, – в центре?» Они: «Да пальба». – «Так и в Сокольниках слышно». Ну, добрался я туда, куда надо было. Встретились с другом, дальше пошагали вместе. А на улицах – вообще ни души. Все палатки, киоски – с закрытыми ставнями.

Доходим до Проспекта мира – затворы щелкают: «Стоять!» Окружают нас люди с автоматами: «Вы нарушаете комендантский час. Предъявите документы». А у нас ни паспортов, ни корочек – ничего. Я в кармане только карточку спортсмена нашел: там написано было, что я играю в «Спартаке» в МХЛ. Показал. Мы, говорю, живем тут близко. «В городе стрельба, каждый, кто на улице, – мишень! – кричат. – Вы головой соображаете? А ну давайте быстро отсюда!»

– Когда вокруг стреляют, инфляция бешенная, повсюду безденежье и забастовки, мысль об Америке, наверное, кажется спасительной.

– А я был настолько молод, что мыслил о другом. Политика меня тогда вообще не интересовала. Я знал, что люди бастуют, что в стране проблемы и неурядицы, но хоккей меня спасал. И мой отъезд в НХЛ был не бегством от какой-то страшной жизни. Меня просто задрафтовали – в девятом раунде, в самом-самом конце. И я был счастлив. Почему-то сразу был уверен, что у меня получится, – так всем и сказал. Очень много людей говорили: «Куда? В НХЛ? Да он не вывезет, не сможет играть!» И спасибо им.

– Правда?

– Да. Они меня подстегнули. Я сам с собой зарубился: буду в НХЛ. И десять лет отыграл – на нормальном уровне. Не на звездном, как Зубов или Гончар, а на среднем хорошем уровне. В плей-офф много играл.

– Чего вы не умели, когда туда приехали?

– Много чего не умел. Там же хоккей совсем другой, скорость другая, площадки другие. Это сложно объяснить на словах. Вы сейчас киваете, но чтобы понять меня, надо сначала отыграть всю юность и молодость на европейских площадках, в советский хоккей, а потом приехать в Торонто. Было сложно, но мне повезло – я попал в команду к хорошим тренерам, к Диме Юшкевичу, к Сереже Березину, к Игорю Королеву. Эти люди мне очень помогли. А еще мне помог мой характер: я не люблю проигрывать. Бьюсь всегда до конца, все побочные мысли – усталость, здоровье – на после матча оставляю. Характер мне и помог пробиться. А еще я всегда любил играть жестко – с детства самого.

– Бросок, катание – вам где ставили?

– А это все здесь помогли еще, в «Спартаке». Очень много тренировался. Все уходили, а я оставался – и Николай Николаевич Урюпин со мной занимался еще по сорок минут на льду. Броски, катание, спиной вперед, подборы – все самые нужные вещи для защитника.

Я тренировался до изнеможения, потому что хотел доказать, что смогу играть в НХЛ, – и себе, и тем доброжелателям, которых было очень много.

Без коньков

– Это правда, что на свой дебют в НХЛ вы пришли без коньков?

– Да, это очень смешная история. Меня вызвали в «Торонто», я прилетел из фарм-клуба и перед игрой обнаружилось, что коньки забыли положить в мой баул. До матча с «Далласом» – четыре часа. Сервисмэн в ужасе побежал в магазин. И первый матч я провел как раз в простых, магазинных, хотя обычно хоккеистам делают коньки на заказ. «Даллас» тогда очень сильный был, мы проиграли, но дебют у меня вроде ничего вышел: уверенно отыграл, отдал голевую передачу, потом в прессе прочитал хорошие отзывы тренера. Больше в фарм-клуб я не ездил.

– Ваши энхаэловские прозвища – Элвис и Спутник. Это все в «Торонто» придумали?

– Да. Элвисом назвали, когда я в тренинг-кемп приехал. Я тогда выглядел, конечно, что надо. Кожаный пиджак с поднятым воротником, джинсы, черные очки, длинные волосы. А в раздевалке – Гилмор, Сундин, великие хоккеисты, в общем. Я только на пороге появился – слышу: «О, Элвис приехал!» А Спутник – это потом придумали. Объяснили: ты, мол, на своей орбите живешь, в своем мире. Точное прозвище, кстати.

– «Торонто» тогда мощнейшей силой был?

– Именно. Великолепная команда. До сих пор удивляюсь, что мы ничего не выиграли. Как хоккеист я очень сильно вырос там. Но когда уходил в 2001-м, не жалел нисколько. Мне пора было уже оттуда уходить: застоялся немного. Обмен в «Финикс» очень полезен оказался: в НХЛ хорошо отыграл, потом на Олимпиаде – это лучший год в карьере. Но потом была очень серьезная травма, после которой опять говорили: «Все, он закончил».

– Что за травма?

– У меня был страшный перелом голеностопа – в двух местах и с разрывом всех связок, которые там есть. В спорте таких переломов нету. Обычно это случается, когда идет лобовое столкновение автомобилей на большой скорости – и нога у водителя на педали. А я в борт попал.

– Долго восстанавливались?

– Очень. Голеностоп вообще практически не работал – даже тогда, когда я вернулся на лед. Врачи говорили: надо заканчивать, смирись. А я как-то набрал форму. Потом меня опять поменяли. У «Финикса» не было денег – мы не сошлись по контракту. И я оказался в «Каролине». Там тренером был такой Питер Лавиолетт. Отношения у нас с ним были натянутыми. Вплоть до драки.

– Серьезно?

– Да. Я не люблю двуличных, лживых людей. Лавиолетт такой. Он за спиной трещал не умолкая, а в глаза ничего не говорил. Мы уже сцепились даже, но ветераны с Роном Фрэнсисом во главе растащили. Только из уважения к ним я не стал драться. Сейчас думаю – надо было ему все-таки по роже дать.

– Там такое не принято, наверное.

– А мне все равно было. Эмоции. Вспышка – и плевать, что там принято или не принято. Иногда жалеешь потом, но в этот раз, говорю же, жалею только об одном – что не вдарил ему. Врезал – и полегчало бы, наверное.

«Ты воин, ты самурай»

– А что случилось с «Каролиной», что она сразу после локаута Кубок Стэнли выиграла?

– Им как раз очень помог локаут и последовавшие за ним ограничения потолка зарплат. Если бы не это, «Каролина» никогда бы не выиграла Стэнли. Но все равно – большое дело ребята сделали, красавцы. А меня в разгар конфликта с тренером обменяли в «Филадельфию», к Лехе Жамнову. Попытались в тот же сезон взять Кубок. У нас такая команда была – сказка. И все равно не получилось, срезал нас плей-офф. Потом локаут. И я вместе с Жамновым поехал в «Витязь».

– Это всех удивило – зачем вам нужна была высшая лига?

– Во-первых, я хорошо знаю руководство клуба. И меня устроило все, что мне предложили. График хороший был – как в НХЛ, без сборов. Во-вторых, там играл Саша Королюк – и вообще хорошая команда подбиралась. Саня Юдин тоже был в «Витязе» – мы с ним и в «Спартаке» тогда, в девяностых, играли. Команда ставила перед собой задачу выйти в суперлигу – что мы и сделали. Сезон этот я легким не назову, кстати. Не на одном коньке играли. А то, знаете, доброжелатели...

– …и они уже третий раз в нашем разговоре всплывают.

– Да они по жизни меня сопровождают. В тот раз говорили: «Марков скатился». Моих друзей это злило, а меня подстегивало. Мне товарищ говорит: «Даня, ты воин, ты самурай».

– Есть те, кому руки не подадите сейчас?

– А я их давно отстегнул от себя. Ну, есть они и есть где-то там, в другом измерении. Их жизнь, поступки, слова для меня – ничто. Я общаюсь с теми людьми, которые мне близки, – и не разделяю близких по рангу полезности. Ну, знаете, полно таких, кто общается ради выгоды. А мне не важно, кто со мной – хоккеист, бизнесмен, рэп-музыкант, продавец из чайной лавки или простой водитель. Главное – взгляды у нас во многом схожие и жизненные принципы одинаковые.

Большая ошибка

– Локаут кончился, мне звонит генеральный менеджер «Филадельфии»: «Данни, мы довольны тобой, но сейчас начались все эти ограничения по контрактам». Понимаю, говорю, нет вопросов, не объясняйте дальше. Расстались в отличных отношениях. И тут я совершил огромную ошибку.

– Какую?

– Поехал в «Нэшвилл». Я хотел в Россию и не хотел в «Нэшвилл». Но почему-то взял и поехал туда.

– И что там случилось?

– Не хочу ворошить. Просто ужасный сезон. Ждал, пока он закончится. Единственной отдушиной была Олимпиада – я жил только мыслями о ней, ждал, как сейчас люди Новый год ждут. Но приехал в Турин – и мы заняли четвертое место. Я был окончательно разбит.

– Но потом-то был «Детройт».

– Да. Мой последний сезон в НХЛ – и много удовольствия от игры с великими хоккеистами. Но опять без Кубка Стэнли: в плей-офф нас тогда «Анахайм» выбил. И я сказал себе: все, в Москву. Вернулся и почувствовал: я дома.

Закаленный

– Какая у вас юность была?

– Как у всех – на улице все время. Двор, футбол, пацаны. Мимо школы – на тренировку. После тренировки – на улицу. Дрался, бывало, но ничего сильно криминального там не было.

– Куда люди из вашего детства девались?

– Очень много ребят ушли не туда. Плохо закончили. Наркотики, алкоголь – покажите мне того, кому это помогло. У меня был близкий друг, пытался его вытащить – бесполезно. Дурацкая, печальная тема. Хотя, может, и поучительная.

– Умнее становишься, когда вокруг столько примеров?

– Умнее и закаленнее.

– Только закаленный может шайбу лицом отбить. Вам, я слышал, однажды приходилось.

– Да не однажды. Сначала в Америке было – Кравчук мне попал со щелчка. В плей-офф мы «три на пять» играли, я попытался блокировать бросок – и получил.

– А потом?

– Маску прикрутили – и пошел обратно на лед. Голевую передачу отдал – победную, Сундину. И в «Витязе» тоже случалось.

– У вас ведь был один из лучших показателей блокированных бросков в НХЛ. На автомате идете под щелчки?

– А я вообще об этом не думаю. Хотя вот тут мне на первой минуте матча с «Магниткой» 17 ноября в ногу щелкнули шайбой – и пять недель без хоккея. Только после Нового года выйду.

– Я видел как-то вашу драку с Сидором – при счете 6:0 биться не хотелось?

– Да я там драться-то не мог. Это был плей-офф – и я к тому моменту шесть месяцев уже ждал операции на левом плече. С ноября по май без плеча играл. Руку вообще не в состоянии был поднять безболезненно.

– А почему не делали операцию?

– Если б сделал – у меня бы сезон закончился. Там на четыре месяца после нее исключены нагрузки. Я ведь прооперировался после плей-офф – и Кубок мира пропустил из-за этого. И вот с Сидором мы стоим – вроде поначалу и драться-то не хотели. Чего-то тыркались, тыркались, потом р-раз – и уже без краг. У меня левая еле-еле работает, но как-то держусь. Никак не мог выйти на удар правой, слегка напропускал, чего-то в ответ кинул, а потом опрокинул его.

– На площадке в вашей пятерке и Брашир был, и Радивоевич.

– Верно, оба – мировые ребята. Бранко вообще хороший пацан, боевой. Я очень рад за него, рад, что у него сейчас в России все получается. Мы с ним и в «Финиксе» были, и в «Филадельфии». Честный, прямой человек.

– С Чаянеком, который сейчас в «Динамо», вы в НХЛ вроде дрались.

– Ага. Да там на пятаке нашем он вратаря задел – ну и пришлось, немного помесились. Сейчас даже и не вспоминаем про это.

– А с Росой из «Авангарда» конфликт какой-то? 2 ноября в «Лужниках» вы с ним дважды пытались схлестнуться.

– Да надоело, когда исподтишка бьют. Больше всего это не люблю. Он мне под колено подбил – ну, я его в ответ локотком задел. Он начал кричать. Чего ты, говорю, возбухаешь? Давай побьемся. Потом он на Чаянека начал лезть. Я говорю – ну ты давай, иди сюда, зачем на Петю лезешь? А у него как-то вся активность ушла. Надоело мне хамство на льду. Надо лечить. Если лиге пока не до того, лечить буду я.